Мысли метнулись к ее дому, в котором она так недолго прожила. Она вспомнила, как разводила огонь в камине в гостиной, как была счастлива, переехав в собственный дом… Это были плохие образы, плохие мысли… Они напоминали ей о прежней жизни, о матери… о брате…
Боже, Ривендж. Рив сводил ее с ума своим деспотизмом, но оказался прав. Если бы она осталась со своей семьей, она бы никогда не познакомилась с Мэри, своей соседкой. И той ночью она не пошла бы через луг, чтобы удостовериться, что все в порядке. Она никогда бы не наткнулась на лессера. Она бы никогда не оказалась здесь: мертвая, но дышащая.
Она гадала о том, как долго брат искал ее. Сдался ли он уже? Вероятно. Даже Рив не смог бы продолжать так долго без малейшего намека на надежду.
Она могла поспорить, что он разыскивал ее, но в каком-то смысле была даже рада, что не нашел. Будучи очень агрессивным мужчиной, он все же оставался гражданским и мог пострадать, пытаясь спасти ее. Лессеры были сильны. Жестоки и могущественны. Нет, вернуть ее мог только кто-то равный этим чудовищам.
Образ Зейдиста всплыл в сознании, четкий словно фотография. Она увидела его свирепые черные глаза. Шрам на лице, рассекающий верхнюю губу. Вытатуированные на шее и запястьях метки раба крови. Она вспомнила шрамы от хлыста на его спине. И кольца, которыми были проколоты его соски. Его мускулистое, худощавое тело.
Она подумала о его сильной, несгибаемой воле и яростной ненависти, жившей внутри него. Он устрашал, был ужасом всей вампирской расы. Разрушенный, не сломленный, по словам его близнеца. Но именно эти черты превращали его в идеального спасителя. Только он один мог выстоять против лессера, похитившего ее. Вероятно, безжалостность Зейдиста была единственной вещью, способной спасти ее, хотя она и не рассчитывала, что он вообще стал бы искать. Она была обыкновенной гражданской, с которой он дважды встречался.
При повторной встрече, он заставил ее поклясться, что она больше никогда не подойдет к нему.
Она попыталась обуздать охвативший ее страх мыслью о том, что Ривендж все еще ищет ее. И что он сообщит Братству, если найдет хоть какую-нибудь зацепку, которая сможет привести их к ней. А потом, может быть, Зейдист придет за ней, потому что это будет частью его работы.
— Эй? Эй? Здесь кто-нибудь есть? — Дрожащий мужской голос был слабым, тонким.
«Это новая жертва», — подумала она. В самом начале они всегда пытались выбраться.
Бэлла прочистила горло.
— Я… здесь.
Повисла тишина.
— О Боже мой… Вы та самая женщина, которую похитили? Вы… Бэлла?
Звук собственного имени потряс все ее существо. Черт, лессер все время называл ее женой, и она стала забывать, что помимо этого была еще кем-то.
— Да… Да, это я.
— Вы все еще живы.
Ну, во всяком случае, сердце ее пока билось.
— Мы знакомы?
— Я-я ходил на ваши похороны. С родителями: Ралстамом и Джиллин.
Бэллу начало трясти. Ее мать и брат… упокоили ее с миром. А что им оставалось делать? Ее мать была глубоко религиозной женщиной, верила в Старинные Традиции. Если она была убеждена, что Бэлла мертва, то настояла на полноценной церемонии, чтобы дочь могла уйти в Забвение.
О Боже… Предполагать, что они прекратили поиски — это одно, но знать об этом наверняка — совсем другое. Никто не придет за ней. Никогда.
Она услышала странный звук. И поняла, что это ее рыдания.
— Я собираюсь сбежать, — уверенно сказал мужчина. — И вас заберу с собой.
Колени Бэллы подогнулись, и она сползла вниз по рифленой стенке трубы, пока не упала на дно. Теперь она точно была мертва, так ведь? Мертва и похоронена.
Каким ужасным совпадением стало заточение под землей.
Ноги несли Зейдиста по Трейд Стрит, подошвы тяжелых ботинок с силой опускались на корочку льда, покрывавшую поверхность луж, проламывая ее. Вокруг было совершенно темно: ни в одном из кирпичных зданий свет не горел, а плотная завеса туч затянула луну. Но его ночное зрение было идеальным, проникая даже в самые мрачные закоулки улицы. Как и его ярость.
Черная кровь. Ему нужно было больше черной крови. На руках, на лице, на одежде. Чтобы разлилось море черной крови, впитывающейся в землю. Чтобы почтить память Бэллы, он выпустит ее у всех лессеров, и каждая смерть станет подношением ей.
Он знал, что ее нет в живых, в глубине души понимал, что с ней жестоко расправились. Тогда почему он все время спрашивал этих ублюдков, где она? Черт, он не знал. Просто это первое, что вырывалось у него изо рта, хотя он постоянно повторял себе, что она погибла.
Он собирался и дальше задавать этот гребаный вопрос. Он хотел знать где, как и что они сделали с ней. Это знание принесло бы с собой только лишнюю боль, но ему нужно было знать. Он должен был. И, в конце концов, один из них заговорит.
Зед остановился. Принюхался. Взмолился о том, чтобы сладковатый запах детской присыпки ударил в нос. Черт возьми, он больше не выдержит… неопределенности.
Он мрачно рассмеялся. Ну да, как же, не выдержит. Благодаря сотне лет тренировок с Госпожой, не было на свете такого дерьма, которое он не стерпел бы. Физическая боль, душевные мучения, крайняя степень унижения, деградации, безнадежности, беспомощности — он прочувствовал все это на собственной шкуре.
Так что и это переживет.
Он взглянул на небо и покачнулся, когда голова закинулась назад. Мгновенно привалившись к мусорному баку, он глубоко вздохнул и затих, ожидая, пройдет ли это странное ощущение хмеля в голове. Неудача.