Голова Фьюри дернулась, оторвавшись от руки Зеда.
— Если ты погубишь себя…
— Думаю, я лучше попытаюсь давать тебе поменьше поводов для беспокойства.
Зейдист почувствовал, как тело брата обмякло.
— О… Господи.
— Уж и не знаю, как у меня это получится… Мои инстинкты… Они заточены под злобу, ты знаешь. Вероятно, я навсегда останусь пороховой бочкой.
— О, Господи…
— Но, знаешь, может, я могу что-то сделать с этим. Как-то это изменить. Твою мать, я не знаю. Вероятно, нет.
— О… Господи. Я помогу тебе. Всем, чем смогу.
Зед покачал головой.
— Нет. Я не хочу помощи. Мне нужно сделать это самому.
Какое-то время они лежали молча.
— У меня рука затекает, — сказал Зед.
Фьюри поднял голову, и Зейдист вынул руку, но с места не сдвинулся.
Перед самым уходом Бэлла отправилась в палату, отведенную Зейдисту. Она уже несколько дней откладывала свой отъезд, убеждая себя, что причиной этому не было желание увидеть Зейдиста здоровым. Это, конечно, было ложью.
Дверь была слегка приоткрыта, и она постучала об косяк. Ей вдруг стало интересно, что бы он сказал, если бы она просто вошла без приглашения. Вероятно, ничего.
— Входите, — произнес женский голос.
Бэлла шагнула в комнату. Комната была пуста, а разветвленное древо медицинского оборудования, валялось на боку, словно было мертво. Медсестра собирала осколки, валявшиеся на полу, и кидала их в мусорное ведро. Очевидно, Зейдист уже был на ногах.
Медсестра улыбнулась.
— Вы его ищите? Он в соседней палате, с братом.
— Спасибо.
Бэлла прошла к следующей двери и тихо постучала. Ответа не последовало, и она вошла внутрь.
Они лежали рядом, повернувшись друг к другу спинами, так близко, что, казалось, их позвоночники срослись в единое целое. Их ноги и руки были согнуты под одинаковым углом, подбородки упирались в грудь. Она могла представить себе, как они точно также росли в чреве матери, оставаясь вместе в замкнутой невинности, вдали от тех ужасов, которыми одарил их внешний мир.
Мысль о том, что ее кровь была в них обоих, казалась немного странной. Это было ее наследие, оставленное им, единственная часть ее, которая сохранится в их жизнях.
Глаза Зейдиста распахнулись без предупреждения. Их золотой блеск так поразил ее, что от неожиданности она отскочила назад.
— Бэлла… — Он потянулся к ней. — Бэлла…
Она отошла назад еще дальше.
— Я пришла попрощаться.
Его рука опустилась, и она отвела взгляд.
— Куда ты собираешься? — Спросил он. — В безопасное место?
— Да. — Она направлялась на побережье, в Чарльстон, Южная Калифорния, к дальней родне, которая была более чем рада принять ее. — Я начну там все сначала. Новую жизнь.
— Хорошо. Это хорошо.
Она закрыла глаза. Только один раз… Только единожды ей бы хотелось услышать в его голосе сожаление по поводу ее отъезда. Но ведь это было их последнее прощание, так что, по крайней мере, ее больше не поглотит это разочарование.
— Ты была такой смелой, — сказал он. — Я обязан тебе жизнью. И он. Ты такая… смелая.
Черта с два. Она почти сломалась окончательно.
— Я надеюсь, что вы с Фьюри быстро поправитесь. Да, я надеюсь…
Повисла тишина. Потом она взглянула на лицо Зейдиста в последний раз. Она знала, что, если когда-нибудь в далеком будущем она выйдет замуж, ни один мужчина все равно не сможет занять его места.
Это звучало ужасно неромантично и приносила жуткую боль. Конечно, она переживет и эту потерю, и все остальное. Но она любила его, и она не могла быть с ним, и все, чего ей хотелось — это найти где-нибудь кровать, забраться под одеяло, выключить свет и пролежать там целый век.
— Я хочу, чтобы ты кое-что знал, — проговорила она. — Ты сказал мне, что однажды я очнусь и пожалею, что была с тобой. Ну, я жалею. Но не из-за того, что сказала бы глимера. — Она скрестила руки на груди. — Высшее общество уже казнило меня один раз, и больше я не боюсь аристократии, и я бы гордилась… тобой. Но, да, я сожалею, что мы были вместе.
Потому что уйти от него было равносильно смерти. Хуже, чем все то, что она пережила с лессером.
Учитывая произошедшее, было бы лучше вообще не знать, что она потеряла.
Не сказав больше ни слова, она повернулась и вышла из комнаты.
Когда рассвет ползком перевалился за горизонт, Бутч вошел в Яму, снял куртку и опустился на кожаный диван. Телевизор беззвучно работал, показывая «СпортЦентр». Тишину нарушала «Late Registration» Кэни Уеста.
В дверях кухни появился Вишес, очевидно только что вернувшийся с поля боя: он был в штанах и ботинках, но без рубашки и весь в синяках.
— Как дела? — Спросил Бутч, разглядывая очередной подтек, образовывавшийся на плече соседа.
— Не лучше, чем у тебя. Ты выглядишь усталым, коп.
— Так и есть.
Он позволил голове упасть назад. Казалось, он должен был быть с Зедом, пока братья выполняли свои обязанности. Он был совершенно измучен, хотя все, что ему нужно было делать, это сидеть на стуле в течение трех дней.
— У меня есть кое-что, что тебя взбодрит. Держи.
Бутч покачал головой, когда в поле его зрения появился бокал с вином.
— Ты же знаешь, что я не пью красное.
— Попробуй.
— Не, я сначала хочу принять душ, а потом — что-то с большим количеством градусов.
Бутч уперся ладонями в колени и начал подниматься.
Вишес преградил ему дорогу.
— Тебе это нужно. Поверь.
Бутч снова сел на диван и взял бокал. Понюхал вино. Немного отпил.